Престиж - Страница 94

Но больше всего меня всего волнует, что дети растут, а я не уделяю им внимания. Еще немного – и Эдвард уедет учиться в университете, а девочки, без сомнения, выйдут замуж.

Через год я стану, как привык говорить, материально независимым и, вложив разумные средства в поместье Колдлоу, смогу обеспечить себя и семью до конца наших дней. Мир услышит, что Великий Дантон, он же Руперт Энджер, умер от рака, развившегося в результате профессиональной деятельности, и случится это осенью 1903 года.

А тем временем 14-й граф Колдердейл без огласки и помпы возьмет бразды управления поместьем в свои руки.

Это отступление касалось прощальной реплики Кенига относительно моего «на удивление доброго» здравия. Проницательная личность, и знает обо мне больше, чем положено.

Кстати, я много размышлял о его теории насчет двух Борденов. Сомневаюсь, что она справедлива.

Дело не в том, что исходная посылка ошибочна, – нет, ее подтверждает опыт Каттера, моего прежнего конструктора; дело в том, что жизнь, подчиненная обману, превращается в безграничное хитросплетение всяких сложностей. Некоторые из них пришли мне на ум во время встречи с Кенигом.

А если задуматься о повседневности? Ни у одного артиста, даже самого именитого, не бывает постоянной занятости. У всех случаются простои, как добровольные, так и вынужденные. Перерывы между ангажементами фактически неизбежны. Выступления и гастроли нередко отменяются, еще не успев начаться.

Если Борденов двое и один из них не выходит из укрытия, чтобы второй казался «единственным и неповторимым» Альфредом Борденом, то где и как скрывается первый? Как протекает жизнь прячущегося? Как он общается с братом? Встречаются ли когда-нибудь эти двое, и если да, то как им удается оставаться незамеченными?

Сколько других людей посвящено в этот обман? Как можно быть уверенным, что никто из них не проболтался?

Раз уж речь зашла о других, то нельзя не задаться вопросом: какое место занимают в этой истории жена и дети Бордена?

Если Борден – это два человека, то они не могут одновременно быть мужьями респектабельной женщины и отцами ее детей. Кто же из них муж, кто отец? Супруга Бордена происходит из приличной семьи и, судя по отзывам, неглупа. Что же ей известно о муже?

Или ее тоже не посвящают в тайну его личности?

Могут ли профессиональные уловки и обманы распространяться на семейную жизнь, на супружескую постель? Неужели эта дама ничего не подозревает, не чувствует разницы между двумя мужчинами?

А как же понятные только двоим словечки, фразы и шутки, общие воспоминания, проявления интимной близости? Мыслимо ли, чтобы два человека сработались до такой степени, что втянули глубоко личные дела в сонм предосторожностей и секретов, роящихся вокруг какого-то иллюзиона?

Гораздо труднее представить себе обратный вариант: жена Бордена знает всю правду, но почему-то готова с ней мириться.

Будь это так, их уговор дал бы трещину много лет назад.

В подобном союзе одному из двух братьев неминуемо должна отводиться роль младшего партнера, а это значит, что он (назовем его снова Борден-2) не мог вступить в законный брак с женой Бордена и в ее глазах остается менее родственным членом семьи, нежели Борден-1. Как же все это отражается на супружеских отношениях?

Далее, Борден-2, по-видимому, не может считаться и настоящим отцом (придерживаясь общепринятых норм морали, я полагаю, что, не обзаведясь женой, Борден-2 не обзавелся и потомством). Стало быть, он приходится детям дядюшкой, но вынужден держаться от них на расстоянии. Жене, матери не остается ничего другого, кроме как разными способами отлучать его от семьи.

Это чрезвычайно зыбкое положение.

Оба эти объяснения настолько маловероятны, что я вынужден выдвинуть третье. Братья Бордены сознательно не посвятили миссис Борден в свою тайну и все годы пытались водить ее за нос, но она не противилась. Она сама догадалась, что происходит (трудно было бы не догадаться!), но по известным только ей причинам делала вид, что всем довольна.

Хотя моя теория не лишена слабых мест, я считаю ее наиболее убедительной из всех возможных, но ситуация выглядит более чем странно.

Я и сам способен зайти (и нередко захожу) достаточно далеко, чтобы сохранить свои секреты, но не допущу, чтобы таинственность превратилась в навязчивую идею. Неужели Борден и его предполагаемый брат – это пара одержимых, какими выставляет их Кениг?

Не знаю, что и думать.

В конце концов, не в этом дело: фокус есть фокус, и каждый, кто его видит, прекрасно понимает, что это обман. Но Джулия в свое время жестоко пострадала от враждебных происков Бордена; был случай, когда и моя собственная жизнь по милости Бордена висела на волоске. Думаю, мой недруг – из тех, кто способен превратить свои секреты в фетиш; к несчастью, злой рок столкнул меня именно с ним.

И – надо же было такому случиться! – эта вражда навела меня на идею нового иллюзиона, который теперь определяет мою судьбу.

27 ноября 1902 года

Где-то между Уэйкфилдом и Лидсом

После длительного и благотворного отдыха в Дербишире с Джулией и детьми я снова в дороге. Завтра начинаются мои гастроли в театре короля Вильгельма в Лидсе, где до конца следующей недели у меня запланировано по два вечерних выступления. Оттуда в Дувр, где мой номер будет гвоздем программы в театре «Оверклиф». Затем на неделю, вплоть до Рождества – Портсмут.

Я устал, но все же счастлив.

Иногда окружающие замечают, как скверно я выгляжу, и – с самыми благими намерениями – заводят разговор о моем здоровье. Я держусь мужественно.