Во-вторых, можно было попробовать наняться в театр на временную работу. (Но в течение той недели вакансий не предвиделось.)
В-третьих, можно было прийти на представление, смешаться с толпой и попробовать каким-то образом подняться на сцену. Поскольку другие варианты отпали, я пошел в кассу и взял по одному билету в партер на те дни, которые еще были доступны. (Кроме всего прочего, меня страшно уязвило, что на выступлениях Энджера почти всегда был аншлаг, что желающие записывались в очередь, надеясь на возврат билетов, и что в кассе, конечно же, оставались только самые дорогие места.)
На втором представлении, которое я посетил, у меня оказалось кресло в первом ряду. Вскоре после выхода на сцену Энджер скользнул по мне взглядом, но я искусно замаскировался и был уверен, что ему меня не узнать. Как свидетельствовал мой опыт, чутье артиста нередко подсказывает, кто из зрителей вызовется быть добровольным ассистентом, поэтому фокусники исподволь разглядывают публику в первых рядах партера. Когда Энджер приступил к стандартным карточным фокусам и обратился к помощи зада, я поднялся со своего места, изобразив неуверенность, – и, конечно же, был приглашен на сцену. Подойдя к Энджеру, я сразу ощутил, как он нервничает; пока мы демонстрировали занимательный процесс угадывания и нахождения спрятанных карт, он едва удостоил меня взгляда. Я честно отработал свою роль; в мои планы не входило срывать его представление.
Как только эта часть программы завершилась, сзади подбежала девушка-ассистентка, которая вежливо, но твердо взяла меня под руку и повела в сторону кулис. В прошлый раз доброволец сам спустился по боковому пандусу, тогда как ассистентка поспешила возвратиться на середину сцены, так как была занята в следующем номере.
Памятуя об этом, я не мог упустить такой случай. Не дожидаясь, пока умолкнут аплодисменты, я сказал ей с простонародным говорком:
– Не трудись, голубушка. Дальше я сам.
Она с благодарной улыбкой похлопала меня по руке и вернулась к Энджеру. В этот момент он как раз выдвигал столик для реквизита; овация стихла. Ни фокусник, ни его ассистентка не посмотрели в мою сторону. Взгляды зрителей были прикованы к Энджеру.
Я сделал шаг назад и скользнул в кулису. Там пришлось протискиваться в узкую щель под откидным клапаном из тяжелого брезента, обтягивающего сцену-коробку.
Выросший как из-под земли рабочий преградил мне путь.
– Постойте, сэр, – сказал он в полный голос. – За кулисы нельзя.
В нескольких метрах от меня Энджер приступил к исполнению очередного номера. Начни я препираться, он бы сразу это услышал и догадался, что дело неладно. Вдохновленный первой удачей, я сорвал с головы шляпу и парик, в которых явился на представление.
– Так задумано, болван! – вполголоса отрезал я, переходя при этом на свою обычную манеру речи. – Прочь с дороги!
Рабочий в замешательстве пробормотал извинение и отступил. Я проскочил мимо него. Меня давно мучил вопрос, где следует искать ключ к разгадке. Поскольку сцена была обнесена загородкой, мне подумалось, что интересующие меня предметы находятся уровнем ниже. Пройдя по небольшому коридору, я оказался у лестницы, ведущей в трюм под сценой.
Наряду со складом оборудования и колосниками, трюм представляет собой средоточие технического оснащения театра; здесь я увидел несколько люков и подъемно-опускных площадок, а также лебедки, приводящие в движение декорации. В разобранном виде тут хранилось несколько больших задников – видимо, для будущего спектакля. Я торопливо ступил в проход между какими-то механизмами. Когда в театре идет драматическая постановка, требующая частой смены картин и декораций, в трюме снуют машинисты сцены; что же касается эстрадного иллюзиона, тут все необходимое обеспечивает сам фокусник, а его технические требования, как правило, касаются только занавеса и освещения. Поэтому я ничуть не удивился, а лишь испытал облегчение от того, что под сценой не было ни души.
В дальнем конце трюма я нашел то, что искал, но не сразу это понял. Мне на глаза попадись два больших, крепко сколоченных контейнера с множеством скоб для переноски и кантовки; на каждом читалась отчетливая надпись: «Великий Дантон. Личное имущество». Рядом высился громоздкий трансформатор неизвестного мне образца. В моем собственном иллюзионе подобное устройство приводило в действие «электрическую скамью», но размерами оно было куда скромнее и не отличалось особой сложностью. От трансформатора, принадлежавшего Дантону, веяло необузданной мощью. Вблизи чувствовалось исходившее от него тепло, а откуда-то из его недр доносился низкий гул.
Я нагнулся, чтобы определить принцип его действия. Над головой раздавались шаги Энджера и звучал его громкий, хорошо поставленный голос. Нетрудно было представить, как он расхаживает по сцене и вещает о чудесах науки.
Внезапно из трансформатора вырвался громкий стук, а потом, к моему беспокойству, из какой-то решетки на верхней панели поплыл едкий голубоватый дым. Гудение усилилось. Я было отскочил назад, но растущее чувство тревоги заставило меня снова подойти ближе.
Сверху по-прежнему доносились размеренные шаги Энджера, который явно не подозревал, что происходит под сценой.
Стук возобновился с новой силой, а затем раздался дикий скрежет, будто внутри пилили металл. Дым повалил еще гуще; обойдя прибор с другой стороны, я обнаружил, что несколько металлических проводов раскалилось докрасна.
Вокруг, как всегда бывает в трюме сцены, царил хаос. Здесь во множестве громоздились сухие доски, обильно смазанные подъемники, мотки каната, обрывки бумаги и горы старого картона, а также огромные задники декораций, расписанные масляными красками. Внутри этой пороховой бочки вот-вот могло вспыхнуть пламя. Терзаясь сомнениями, я пытался сообразить: известно ли Энджеру или его ассистентам, что творится внизу?