Престиж - Страница 113

К оглавлению

113

Почти на всех лицах застыла улыбка, открывающая зубы. На левом верхнем резце виднелся изъян – отколотый уголок.

Тела замерли в разных позах. Одни были вытянуты во фрунт, другие наклонены, третьи скрючены. Ни одно из них не покоилось так, как надлежит усопшему: почти все словно окаменели на ходу.

У каждого одна нога торчала над полкой вверх, будто делая шаг.

Руки тоже не были сложены привычным образом. У одних тел они вздымались над головой, у других тянулись вперед, как у лунатиков, а у третьих лежали вдоль туловища.

Ни на одном из трупов не наблюдалось признаков разложения. Казалось, их заморозили, погрузили в неподвижность, но не лишили жизни.

На них не было ни пылинки; от них не веяло тленом.


На бортике каждой полки белела картонная бирка с рукописными буквами, вставленная в пластиковый футляр и незаметно закрепленная с нижней стороны дощатого настила. Первая надпись, на которую упал мой взгляд, гласила:


Театр «Доминион», г. Киддерминстер
14/4/01
15 ч. 15 м. [Д]
2359/23
25 г.

На следующем ярусе табличка была почти такая же:


Театр «Доминион», г. Киддерминстер
14/4/01
20 ч. 30 м. [В]
2360/23
25 г.

Еще выше, на верхнем ярусе, читалось:


Театр «Доминион», г. Киддерминстер
15/4/01
15 ч. 15 м. [Д]
2361/23
25 г.

На соседнем стеллаже также лежали три тела, помеченных сходными ярлыками. Даты шли в хронологической последовательности. На следующей неделе место действия изменилось: теперь это был театр «Фортуна» в Нортгемптоне. Шесть представлений. Потом двухнедельный перерыв, затем серия разрозненных выступлений на провинциальных сценах, с промежутком в пару дней. Так, в строгом порядке, было помечено двенадцать трупов. Следующий ангажемент – в брайтонском театре «Палас-Пирс» – длился две недели мая (шесть стеллажей, восемнадцать трупов).

По узкому центральному проходу я дошел до противоположной стены и тут, на верхней полке последнего стеллажа, вдруг увидел тело ребенка.


Перед смертью мальчик яростно сопротивлялся. Голова запрокинулась назад и повернулась вправо, рот скривился, будто в плаче, широко раскрытые глаза смотрели вверх, волосы разметались. Его конечности были напряжены, словно он боролся, пытаясь вырваться на свободу. Одежду его составляли джинсы, спортивный джемпер темно-вишневого цвета с надписью «Волшебная карусель» и голубые парусиновые туфельки. На бирке, заполненной, как и все прочие, от руки, значилось:


Колдлоу-Хаус
17/12/70
19 ч. 45 м.
0000/23
0 г.

А сверху стояло имя мальчика: Николас Джулиус Борден.

Я сорвал бирку и сунул ее в карман, а потом, подтянув к себе детское тельце, взял его на руки. Стоило мне до него дотронуться, как внутреннее ощущение присутствия брата, постоянно сопровождавшее меня с раннего детства, стало отпускать и быстро сошло на нет.

Впервые в жизни я ощутил его отсутствие.

Не сводя глаз с брата, лежащего у меня на руках, я попытался придать его телу другую позу, чтобы удобнее было его нести. Конечности, шея и туловище оказались податливыми, хотя и не слишком – будто отлитыми из прочного каучука. Мне удавалось изменить их положение, но они тут же возвращались к прежнему виду.

Когда я попытался хотя бы пригладить его вихры, они вмиг растрепались с той же непокорностью.

Я крепко прижал его к груди. Тельце не показалось мне ни холодным, ни теплым. Детская ручонка, вытянутая вперед и сжатая, видно, от испуга, в кулачок, коснулась моей щеки. Облегчение от того, что я наконец-то разыскал брата, заслонило все остальные чувства – кроме страха, который обуял меня в этом склепе. Перед тем как двинуться к выходу, мне предстояло сделать несколько шагов назад, поскольку в узком проходе было не развернуться.

Я держал в руках свое прошлое, не зная, что у меня за спиной.

Но что-то там было.

Глава 3

Не оборачиваясь, я попятился назад и, дойдя до главного коридора, медленно повернул к выходу. Голова Ники задела за приподнятую ногу ближайшего трупа. Лакированная туфля стала мерно раскачиваться из стороны в сторону. Я в ужасе отшатнулся.

Совсем рядом, метрах в трех от того места, где я остановился, было ответвление, которое вело в следующий грот. Оттуда и доносился рокот генератора. Я подошел поближе, но кривая притолока оказалась слишком низкой; никто не потрудился расширить эту щель и сделать проход более удобным.

Теперь двигатель урчал во всю мощь; в ноздри ударил запах паров бензина. Сразу за входом в гроте горело несколько лампочек, их свет падал на выщербленный пол. С тельцем Ники в руках мне было здесь не протиснуться, поэтому я, пригнувшись, попробовал хотя бы заглянуть внутрь.

Мне открылась узкая полоса того же каменного пола, и я распрямил спину.

У меня пропала всякая охота любопытствовать. По коже пробежал холодок.

В гроте я ничего не увидел. Если оттуда и доносились какие-то звуки, их заглушал механический рокот. Никакого движения не ощущалось.

Я сделал шаг назад, потом еще один, стараясь не наделать шума.

В гроте кто-то затаился – без звука, без движения, за пределами видимости, в ожидании, что я войду внутрь или отступлю.

Я все так же ступал спиной вперед, шаг за шагом, по узкому, тускло освещенному проходу, маневрируя между полками, чтобы ноги и голова Ники не зацепили какое-нибудь из мертвых тел. От страха меня покидали силы. Колени дрожали, руки, сжимающие тельце Ники, сводило судорогой.

Из глубины грота раздался мужской голос, который подхватило эхо:

– А ведь ты – Борден, верно?

Я не мог выдавить ни звука; меня сковала жуть.

113