Престиж - Страница 108

108

VI

Я задумал довести себя до истощения и умереть, но даже у такого существа, как я, есть воля к жизни, которая становится преградой на пути подобных решений. Мне казалось, смерть не заставит долго себя ждать, если просто отказаться от еды и питья. Однако мне пришлось на собственном опыте узнать, что жажда разгорается в безумное наваждение. У меня не хватило силы воли выдержать эту муку до конца. Каждый раз, делая несколько глотков, я ненадолго отодвигал свою кончину. Точно так же обстояло дело с едой; голод – это чудовище.

Через некоторое время я кое-как примирился с действительностью и остался жить – никчемный выходец из сумеречного мира, созданного, как мне казалось, мною самим в той же мере, что и Борденом.

Большую часть зимы я провел все в том же убогом состоянии – неудачник, не сумевший даже покончить с собой.

В феврале я ощутил, как в глубине души нарастает какое-то непонятное беспокойство. Вначале это показалось мне следствием утраты, постигшей меня в Лоустофте; ведь мне никогда больше не придется увидеться с Джулией и детьми. Я сам наложил на себя этот запрет, взвесив все обстоятельства и придя к выводу, что мое желание быть с ними значит неизмеримо меньше, нежели стремление оберечь их от шока, который неминуемо последует за моим появлением.

Шло время, и печаль переросла в нестерпимую боль, глодавшую меня изнутри. Однако я не находил вокруг никаких причин, которыми можно было бы это объяснить.

Тогда я обратился мыслями к моему второму «я», к престижу, которого оставил в Лоустофте, и в ту же секунду меня словно что-то ужалило. Я сразу понял: с ним что-то неладно. То ли он стал жертвой несчастного случая, то ли над ним нависла угроза (не Борден ли – один из двоих – взялся за старое?), то ли его здоровье стало ухудшаться гораздо быстрее, чем я ожидал.

Когда же я снова подумал о нем – но не вообще о его существовании, а именно о здоровье, – мне тотчас стало ясно, что с ним происходит. Он тяжело болен, а то и лежит при смерти. Мне необходимо было оказаться рядом с ним, помочь ему всем, что в моих силах.

К этому времени я и сам не мог похвалиться телесным здоровьем. Мало того что несчастный случай в театре обрек меня на почти бесплотное существование, – скудная пища и недостаток движения превратили меня в живые мощи. Я редко покидал свою убогую комнатушку и отваживался на это только ночью, когда меня никто не видел. Надо мной довлело сознание, что выгляжу я омерзительно – как сущий вампир. Перспектива длительного путешествия в Дербишир была чревата множеством опасностей.

По этой причине я предпринял некоторые усилия, чтобы изменить к лучшему свой внешний облик: заставил себя принимать разумные количества еды и питья, кое-как обкорнал всклокоченные лохмы и украл новый костюм. По моим расчетам, за несколько недель вполне можно было бы вернуться к тому состоянию, в котором я оказался после Лоустофта, но мне понадобилось куда меньше времени: улучшение наступило почти сразу, и я воспрял духом.

Мое настроение омрачалось только сознанием того, что мой престиж испытывает нестерпимую боль.

Все сходилось к одному: надо возвращаться в фамильное поместье. Когда шла последняя неделя марта, я купил билет на ночной поезд до Шеффилда.

VII

Пытаясь предугадать, что ждет меня дома, я был уверен только в одном: мое внезапное появление не станет неожиданностью для той ипостаси меня самого, которую я назвал своим престижем.

Я прибыл в Колдлоу-Хаус ясным весенним утром. При ровном солнечном свете моя телесная оболочка выглядела на удивление плотной. Но я понимал, что даже в этих благоприятных условиях представляю собой весьма странную фигуру. За время короткого дневного переезда от железнодорожного вокзала Шеффилда в кэбе, омнибусе и затем снова в кебе я притягивал к себе множество любопытных взглядов. Такое часто бывало и в Лондоне, но лондонцы уже привыкли, что по столичным улицам разгуливают самые что ни на есть диковинные персонажи. Здесь же, в провинции, похожее на скелет создание в темной одежде и широкополой шляпе, с неестественным цветом лица, кое-как обкромсанными вихрами и жутким провалом глаз стало предметом дотошного внимания и опасливого интереса.

Подойдя к дому и остановившись у входа, я несколько раз постучал дверным молотком. Мне ничего не стоило проникнуть внутрь, но кто мог знать, что там меня ожидает? Нагрянув сюда без предупреждения, я счел за лучшее воздержаться от поспешных шагов.

Дверь открыл Хаттон. Я снял шляпу и выпрямился в полный рост. Он начал что-то говорить, не успев еще разобраться, кто стоит за порогом, но когда увидел – потерял дар речи. Мне стало ясно, что за этим молчанием скрывается ужас.

Дав ему время сообразить, что к чему, я сказал:

– Рад снова видеть вас, Хаттон.

Он открыл рот для ответа, но не смог выдавить ни слова.

– Вам, вероятно, известно, что случилось в Лоустофте, Хаттон, – предположил я. – Я – прискорбный остаток этого происшествия.

– Да, сэр, – выговорил он наконец.

– Можно мне войти?

– Прикажете известить леди Колдердейл о вашем прибытии, сэр?

– Для начала хотелось бы поговорить с вами наедине, Хаттон. Я понимаю, что мой приезд вызовет смятение.

Он провел меня в свою каморку рядом с кухней и подал чашку только что заваренного чая. Я стоя прихлебывал горячий напиток и не знал, с чего начать. Хаттон, никогда не терявший присутствия духа, чем вызывал мое восхищение, вскоре взял инициативу на себя.

– Смею сказать, сэр, будет лучше, если вы соблаговолите подождать здесь, – произнес он, – а я тем временем доложу ее светлости о вашем прибытии. Тогда они, вероятно, придут с вами повидаться. Может быть, вы сообща скорее решите, как действовать дальше.

108